Неточные совпадения
Должно быть, заметив, что я
прочел то, чего мне знать не нужно,
папа положил мне руку на плечо и легким движением показал направление прочь от стола. Я не понял, ласка ли это или замечание, на всякий же случай поцеловал большую жилистую руку, которая лежала на моем плече.
Мне казалось, что она это сделала потому, что ей надоело
читать такие дурные и криво написанные стихи, и для того, чтобы
папа мог сам
прочесть последний стих, столь явно доказывающий мою бесчувственность.
Как передать мои страдания в то время, когда бабушка начала
читать вслух мое стихотворение и когда, не разбирая, она останавливалась на середине стиха, чтобы с улыбкой, которая тогда мне казалась насмешливою, взглянуть на
папа, когда она произносила не так, как мне хотелось, и когда, по слабости зрения, не дочтя до конца, она передала бумагу
папа и попросила его
прочесть ей все сначала?
— Ах, ma bonne tante, — кинув быстрый взгляд на
папа, добреньким голоском отвечала княгиня, — я знаю, какого вы мнения на этот счет; но позвольте мне в этом одном с вами не согласиться: сколько я ни думала, сколько ни
читала, ни советовалась об этом предмете, все-таки опыт привел меня к тому, что я убедилась в необходимости действовать на детей страхом.
Он видел, что заронил в нее сомнения, что эти сомнения — гамлетовские. Он
читал их у ней в сердце: «В самом ли деле я живу так, как нужно? Не жертвую ли я чем-нибудь живым, человеческим, этой мертвой гордости моего рода и круга, этим приличиям? Ведь надо сознаться, что мне иногда бывает скучно с тетками, с
папа и с Catherine… Один только cousin Райский…»
— Я сейчас, — продолжает, — от жены. Понимаете ли вы, что такое жена? Детки, когда я уходил, прокричали мне: «Прощайте,
папа, приходите скорее с нами „Детское чтение“
читать». Нет, вы этого не понимаете! Чужая беда не дает ума.
— Так. А
папа римский иначе
читать велит: «иже от отца и сынаисходящего». Вот и толкуй с ним.
Да постой, говорит, я тебе сама про это
прочту!» Вскочила, принесла книгу: «Это стихи», говорит, и стала мне в стихах
читать о том, как этот император в эти три дня заклинался отомстить тому
папе: «Неужели, говорит, это тебе не нравится, Парфен Семенович?» — «Это всё верно, говорю, что ты
прочла».
— «Так вот я тебе, говорит, дам
прочесть: был такой один
папа, и на императора одного рассердился, и тот у него три дня не пивши, не евши, босой, на коленках, пред его дворцом простоял, пока тот ему не простил; как ты думаешь, что тот император в эти три дня, на коленках-то стоя, про себя передумал и какие зароки давал?..
То вдруг на него находила страсть к картинкам: он сам принимался рисовать, покупал на все свои деньги, выпрашивал у рисовального учителя, у
папа, у бабушки; то страсть к вещам, которыми он украшал свой столик, собирая их по всему дому; то страсть к романам, которые он доставал потихоньку и
читал по целым дням и ночам…
Вечером, ежели гостей никого нет, после чаю, который мы пьем в тенистой галерее, и после прогулки с
папа по хозяйству я ложусь на старое свое место, в вольтеровское кресло, и, слушая Катенькину или Любочкину музыку,
читаю и вместе с тем мечтаю по-старому.
Ежели
папа не было дома, он даже к обеду приходил с книгой, продолжая
читать ее и не разговаривая ни с кем из нас, отчего мы все чувствовали себя перед ним как будто виноватыми.
Она старалась
прочесть на лице
папа его любовные тайны; и не
прочтя ничего, с некоторым наслаждением горя вздыхала и предавалась созерцанию своего несчастия.
Будучи на первом курсе, Александров с жадным вниманием слушал его поразительные лекции о римских
папах эпохи Возрождения и о Савонаролле. Но теперь он
читал о разрыве церквей, об исхождении святого духа, о причастии под одним или под двумя видами, о непогрешимости
пап и о соборах. Эта тема была суха, схоластична, трудно понимаема.
— А
папа — несчастный, он не верит в это и смеялся, оттого мамочка и умерла, конечно! Мне надо идти к нему, я опоздала уже… Милый, — просила она, ласково заглядывая в глаза ему, — я приду завтра после обеда сейчас же, вы
прочитаете всё, до конца?
— Ну, хорошо, хорошо, — сказала тетя Соня, — все будет по-вашему: тебе, Верочка, рабочий ящик, — ты знаешь,
пап́а и мам́а не позволяют тебе
читать книг; — тебе, Зизи, куклу…
— По-моему, великолепные статьи, — сказала Таня с глубоким убеждением. — Вы
прочтите, Андрюша, и убедите
папу писать почаще. Он мог бы написать полный курс садоводства.
Ирина. Только одно это утешенье для меня в жизни и есть. Еще
папа меньше меня
читает, он делом занят, а я просто погружаюсь, погружаюсь…
— Почему же? У меня ужасно много дела… а помощник один — Никон, денщик
папы. Он уже старик и тоже пьёт, но страшный силач и знает своё дело. Мужики его боятся. Он — бьёт их, и они тоже раз как-то сильно побили его… очень сильно! Он замечательно честен и предан нам с
папой… любит нас, как собака! Я тоже его люблю. Вы, может быть,
читали один роман, где есть герой, офицер, граф Луи Граммон, и у него тоже денщик Сади-Коко?
В этом отношении уния имела сходство с реформациею: при движении реформационных идей
папы тоже поставлены были в невозможность поддерживать свое значение запрещением народу
читать библию, оставлением его в невежестве и т. п.
— Я,
папа, вон уж сколько
прочитал, — говорил ты и показывал прочитанные страницы, зажав их пальцами.
Кунцевич „canonisé par le Pape“ [канонизирован
папой (франц.).] я перевела, что Иосаф Кунцевич был расстрелян
папой, а в сегодняшнем нумере
читаю уже это иначе.
— Да-с, — продолжал секретарь. — Покуривши, подбирайте полы халата и айда к постельке! Этак ложитесь на спинку, животиком вверх, и берите газетку в руки. Когда глаза слипаются и во всем теле дремота стоит, приятно
читать про политику: там, глядишь, Австрия сплоховала, там Франция кому-нибудь не потрафила, там
папа римский наперекор пошел —
читаешь, оно и приятно.
Она и без того побаивается тети Павлы. С ней она больше молчит, ни одним словом ей не возражает. В доме эта тетка — главное лицо, и
папа ее побаивается. Все ее считают ужасно умной. Что ж тут мудреного? Целые дни лежит в длинном кресле с пюпитром и думает или книжку
читает. Сажала она ее
читать себе вслух, но осталась недовольна...
Я
читал и отыскивал в словаре незнакомые слова,
папа их записывал в тетрадку.
Это была драма Алексея Толстого «Посадник». По воскресеньям у нас собирались «большие», происходили чтения. Председатель губернской земской управы Д. П. Докудовский, лысый человек с круглой бородой и умными насмешливыми глазами, прекрасный чтец, привез и
прочел эту драму.
Папа был в восторге. Весь душевный строй посадника действительно глубоко совпадал с его собственным душевным строем. Он раздобыл у Докудовского книжку и привез, чтоб
прочесть драму нам.
Она взволнованно и радостно пошла со мною в кабинет к
папе. Я
прочел стихи
папе. Оба были в восторге.
Папа умиленно сказал...
Постоянно были у меня на столе — тоже кем-то подаренные
папе — издания Гербеля: «Русские поэты в биографиях и образцах», «Немецкие поэты», «Английские поэты» — три увесистых тома. Откроешь наудачу и
читаешь, — сегодня Баратынского или Клюшникова, завтра Ленау или Аду Кристен, там — Теннисона или Крабба. Незаметно, камешек за камешком, клалось знакомство с широкой литературой.
Утром, как только идти, я получил письмо из дому. Со смущением стал
читать.
Папа писал...
Как я
читал «Мертвые души». —
Папа мне сказал...
Папа, надев очки,
читает про зверей Австралии.
Когда я был в приготовительном! классе, я в первый раз
прочел Майн-Рида, «Охотники за черепами». И каждый день за обедом в течение одной или двух недель я подробно рассказывал
папе содержание романа, — рассказывал с великим одушевлением. А
папа слушал с таким же одушевлением, с интересом расспрашивал, — мне казалось, что и для него ничего не могло быть интереснее многотрудной охоты моих героев за скальпами. И только теперь я понимаю, — конечно,
папа хотел приучить меня рассказывать прочитанное.
Только Писарева не
читал:
папа так настойчиво и с таким страданием просил меня его не
читать, что Я не решался нарушить его просьбы.
Когда я был в пятом классе,
папа предложил мне
прочесть вместе с ним немецкую книгу «Richard Lowenherz» — переложение романа «Айвенго» Вальтер-Скотта.
Увлечение мое морской стихией в то время давно уже кончилось. Определилась моя большая способность к языкам.
Папа говорил, что можно бы мне поступить на факультет восточных языков, оттуда широкая дорога в дипломаты на Востоке. Люба только что
прочла «Фрегат Палладу» Гончарова. Мы говорили о красотах Востока, я приглашал их к себе в гости на Цейлон или в Сингапур, когда буду там консулом. Или нет, я буду не консулом, а доктором и буду лечить Наташу. — Наташа, покажите язык!
И вот
папа предложил мне
читать с ним по вечерам немецкую книгу и сказал, что когда мы ее всю
прочтем, он мне даст три рубля.
У нас были на немецком языке сочинения Теодора Кернера и Шиллера, маленького формата, в тисненых коленкоровых переплетах, — их
папа привез из своего путешествия за границу. Я много теперь стал
читать их, особенно Кернера, много переводил его на русский язык. Мне близка была та восторженная, робкая юношеская любовь, какая светилась в его стихах.
Что нам там смотреть?»
Папа принес какие-то книги,
читаем, как открыли Австралию, про климат, про фауну и флору…
И привез мне их. Я
прочел с увлечением, мне очень понравилось. В разговоре я так и сыпал гоголевскими выражениями: «с ловкостью почти военного человека», «во фраке наваринского дыма с пламенем» и т. п. Как-то за обедом
папа спросил...
Она
читает со светящимися изнутри глазами,
папа благоговейно и серьезно слушает, облокотившись о ручку кресла я положив на ладонь большой свой лоб.
Было не до того, чтоб уроки учить. Передо мною распахнулась широкая, завлекающая область, и я ушел в не всею душою, — область умственных наслаждений. Для меня этот переворот связан в воспоминаниях с Боклем. У
папы в библиотеке стояла «История цивилизации в Англии» Бокля. По имени я его хорошо знал. Это имя обозначало нас самого умного, глубокомысленного и трудпонимаемого писателя.
Читать его могут только очень умные люди. Генерал у Некрасова говорит в балете поэту...
Помните, как он испугал было первосвященника римского, внезапно нагрянув к нему накануне праздника Рождества Христова; как вся эта проделка, заставившая Рим вооружиться, кончилась тем, что Фридерик целовал руки и ноги у
папы, держал у него стремя,
читал всенародно Евангелие в одежде церковного причетника и наконец уехал, осмеянный теми самыми, которые так испугались было его?
— Однако,
папа, может быть, Анжелика вовсе не расположена в эту минуту
читать, — заметил Владимир, — и согласилась только из вежливости.